DIY-политика: от терапии и ритуала - к гражданской вовлеченности?

Этот текст был написан как полемический. Его породило усиливающееся раздражение перед такими широко у нас распространенными самодовольными и самоубаюкивающими темами, как «личная политика», «политика повседневности», «панк как феномен антидисциплинарного протеста». Если попытаться выразить эту модную позицию в двух словах, то получится что-то вроде: «власть говно, традиционные левые давно себя скомпрометировали, а мы, «свободные самоопределяющиеся индивиды», в наших сценах каждодневно производим протест, и все, что бы мы ни делали – политическое (пусть даже и с приставкой «микро» или «локальное»). Общество порочно, власть нам не нужна, а на обывателя нам насрать».
Дискуссии поощряются.

Смысл этой музыки [панка] – делать наилучшее
из возможного в плохой ситуации, а не менять ее.
S. Frith

Ни… ни…

Чтобы сразу, без спекуляций перейти к делу, произведем следующую операцию. Поместим фигуру участника DIY-среды как «идеальный тип» (DIY, do-it-yourself – «сделай сам», самодеятельная культура, критикующая коммерциализацию и делающая упор на самостоятельность и творчество - прим. ред.) между классической фигурой рок-музыканта, и шире – авангардного артиста, с одной стороны, и фигурой леворадикального активиста, с другой.

Панк-хардкор, а также другие DIY-сцены, например, шумовая, зачастую утверждают себя через разрыв с музыкой: мы часто слышим высказывания вроде «Я – не музыкант», а само слово «музыкант» приобретает ругательный оттенок. Приветствуется отрицание идеи разделения труда: принцип «все делать самому от А до Я» почти возведен в ранг этического императива.

«Идеальный тип» питерского андеграундного музыканта отсылает к образу человека «не от мира сего», который проводит много времени в поисках новых звучаний, тратит много энергии на дистанцирование от «русского рока» и много денег на качественную запись, а также на ее «проталкивание» в клубы и на радио (ради этого он, например, даже готов заплатить сотню долларов, чтобы его песню поместили на прилагаемый к «Fuzz’у» сборник «Охота»). Однако его творческие и коммерческие амбиции постоянно фрустрируются катастрофической нехваткой успеха, жесткой конкуренцией за признание на клубной сцене и отсутствием между музыкантами солидарности, а также невозможностью сделать из любимого дела профессию (достаточно упомянуть, что «нераскрученных» музыкантов клубы вознаграждают порой пивом, по бутылке на человека).

DIY же в этом смысле удобен тем, что отказывается от идеи профессионализации, которая итак маловероятна. И в этом смысле, он одновременно – и благородная политическая позиция, и – «нужда, превращенная в добродетель». Точно так же, DIY отказывается и от профессиональной политики как заведомо грязного и продажного дела. Здесь действует тот же принцип «true» (маленький-низовой-веселый- бескорыстный-самоорганизующийся) vs «sell-out» (большой-наверху-cкучный-корыстный-иерархизированный). Заодно плюем и в сторону «профессионального революционерства» (например, троцкистского типа), которое, своим ожиданием отложенного результата, некоего момента Х (революционной ситуации) отчуждает нас с вами от наших повседневных жизней.

Политика повседневности как отрицание политики

Взглянем хотя бы мельком на те элементы, из которых складывается «политическое» воображаемое российской сделай-сам-сцены. «Your politics are boring as fuck» - один из часто упоминаемых манифестов американского постлевацкого коллектива СrimethInс. Его перевод на русский язык, наряду с переводами других статей того же коллектива, опубликован несколькими (около)анархистскими или панк-хардкор сайтами (в том числе, Индимедией и www.375crew.org) и, по непроверенной информации, некоторые российские DIY-деятели готовят к изданию перевод целой книги текстов CrimethInc. В манифесте говорится: «Почему так мало людей входит в твою анархо-коммунистическую группу? Почему угнетенный пролетариат не спешит присоединяться к твоей борьбе за всемирное освобождение? Да потому, что твоя политика скучна и неуместна, твой ритуальный протест не может ничего изменить. (…) Как только ты отделяешь политику от повседневности, непосредственности, она становится частной сферой состоятельных, комфортно устроившихся интеллектуалов, которые могут позволить себе роскошь заниматься подобными скучными теоретическими абстракциями. Когда ты вовлекаешь себя в политику из чувства долга и превращаешь политический активизм в тупую ответственность, вместо того, чтобы сделать ее возбуждающей игрой, которая стоит свеч ради себя самой, ты отпугиваешь людей, жизни которых и без того слишком скучны и тупы, чтобы взваливать на них еще и этот груз».

В таком аполитичном определении «политики» принцип «личное = политическое», выдвинутый в свое время феминистками, представлен буквально: «Что же есть политическое? Политика есть там, где мы наслаждаемся тем, что мы делаем ради того, чтобы добыть пропитание и приют. Политика там, где мы чувствуем удовлетворение от нашего повседневного общения с друзьями, соседями и коллегами. Политика там, где у нас есть возможность прожить каждый день так, как мы этого пожелаем». (Черт, как это все-таки далеко от революционности феминистского тезиса 70-х о том, что домашний труд – такая же работа, как и все остальные, и что право женщины распоряжаться своим телом и жизнью важнее ценности жизни плода!)

Судя по восприятию CrimethInc и подобных ему тем, а также обилию «социально-личных» хардкор-текстов (с неизменным подростковым противопоставлением абстрактно-свободного индивида не менее абстрактной и монолитной Системе), упрощенно понятая «личная политика» пришлась нам кстати. Стоит ли тогда, например, удивляться, что немногим политизированным активистам Food Not Bombs, знакомым с западным опытом, так и не удается придать еженедельной раздаче еды политическое звучание?

Все говорит о том, что у нас нет не только интеллектуальной заинтересованности в политике (традиционно свойственной многим миноритарным левацким группам и выражающейся в практике чтений и дискуссий и т.п.), но и, по большому счету, гражданской вовлеченности. По всей видимости, мало кто, например, следит за новостями в собственной стране, читает газеты или даже интересуется тем, что происходит в его дворе. Не говоря уже о том, что в целом не только Россия как государство, но и рядовые сограждане в большинстве своем представляются нам как чужие, ксенофобы, позорные обыватели, с которыми не стоит даже пытаться иметь дело, а собственное сообщество – как осажденная крепость с благородными маргиналами внутри, ощущающими себя инородным образованием на теле страны. Именно поэтому основным вектором «политических» усилий становится либо общение с себе подобными заграничными сообществами в рамках глобальной субкультуры (счастливое прибежище от «большого общества» в погожие дни антиграничных лагерей), либо простая человеческая помощь тем, кто представляется как еще больший маргинал и перед кем как-то неловко вести пропаганду о порочности государства как такового и всех на свете войн.

Незаинтересованность в политике как результат структуры DIY-сообщества

Такая малая заинтересованность в политике – не только результат исторического разочарования в том, что принято называть «большими нарративами» (политические идеологии, марксизм, демократия и т.п.), но может объясняться и самой структурой DIY-сообщества. На самом деле, почти нет таких ситуаций, в которых люди DIY-сцены, будучи спонтанными анархистами и альтерглобалистами, сталкивались бы со своими политическими оппонентами, с которыми нужно было бы вести серьезный спор и отстаивать свои убеждения. С другой стороны, они не готовы или не считают нужным направлять свои усилия на убеждение «простого сомневающегося человека из народа» (который часто является целевой аудиторией «традиционных леваков»). На панк-концерты ходят уже убежденные, «свои», которым не нужно напоминать, что корпорации, капитализм, менты, фашизм и гомофобия – зло.

Так что сама структура среды, ее замкнутость на «своих» и сосредоточенность на сиюминутных практических делах едва ли создает стимул для развития интеллектуальной рефлексии, для поддержания себя в курсе событий, для подлинной заинтересованности реальными политическими проблемами и противоречиями (вместо простых отсылок к «вечным» и неизменным «феноменам» типа Войны, Государства, Власти и т.п.) Справедливости ради следует здесь вспомнить высказывания многих анархо-активистов, выросших на панке, о том, что, конечно, слова «Anarchy in the U.K.» или песни о сапатистах не были сами по себе революцией сознания, однако когда-то послужили первоначальным, еще не определенным стимулом к тому, чтобы затем начать «копать глубже», находить адреса сайтов и контакты активистских групп и т.п. Однако это как раз и показывает, что дальнейшая политизация, приводящая к действию, направленному на общество, а не на сообщество, происходит уже вне и помимо панк-сцены (хотя и «гражданственность» многих активистских коллективов – спорный вопрос, но это выходит за рамки нашего обсуждения).

«Политическое» как опознавательной код сообщества

Панк-хардкор-группы в разных странах сплошь и рядом сочиняют и исполняют «политические песни» против корпораций, против Путина-Буша-…, против ментов, против масс-медиа, против неонацистов, против войны в… и т.п. - как бы ни казалось (кому-то) парадоксальным излишество подобного затверженного повторения. На мой взгляд, это яркий пример «антиполитики», превращения политики в ритуал, в нулевой знак. Все знают о том, что корпорации плохо, но это не отменяет необходимости для хардкор-группы написать про это песню. Почему? Ведь все, кто приходит на концерт или читают тексты песен на сайтах, итак об этом знают?

Злые языки могли бы сказать, что таким образом увеличивается вероятность, что группа попадет на антивоенный фестиваль или, скажем, на сборник «Бритоголовые идут на..», получит хорошую рецензию и пр. Однако глупо предполагать, что здесь действует корыстный расчет, по крайней мере, в привычном понимании слова. Помимо простого эффекта cубкультурной моды и стиля, постоянное воспроизведение ритуальной политкорректности и определенного набора политических лозунгов в песнях, интервью в фанзинах и т.п. обусловлено жизненно важной функцией консолидации сообщества. Это способствует получению признания в нем, является опознавательным знаком для «своих». В свете этого становится понятной столь низкая самоцензура по отношению к политическим клише. Зачастую участники сообщества сознают эту шаблонность и критикуют ее друг в друге, что в последнее время становится все более заметным в фанзиновых рецензиях, но, тем не менее, это не меняет радикальным образом игру по законам жанра, где политическое – всего лишь субкультурный опознавательный знак. Можно предположить, что постоянно повторяющееся легкое касание всего прописного набора тем и сюжетов не дискредитирует еще и в силу свойственного DIY-панку отказа от идеи артистической «новизны», авангарда, разрыва.

«Сделай сам» как отрицание идеи авангарда и экономия культурных усилий

Панк-культура, по всей видимости, шла в ногу с более широким процессом глобального и постепенного смещения артистической логики: от модернистской логики авангарда – к антимодернистской, чтобы не сказать «постмодернистской» логике ривайвл, фьюжн, заимствования, ретро-инновации, возможности строить представление на чистой энергии и игре с уже существующими клише без больших инвестиций в музыкальную форму. Ведь один из тезисов состоит в том, что «все, что можно, уже написано, сказано и сыграно». Этот ключевой аспект современного художественного процесса был многократно описан в культурологических и искусствоведческих трудах, и не будем отдельно на нем останавливаться.

Здесь, как и в случае с принципом «сделай сам», который является одновременно необходимостью и добродетелью, отрицание идеи авангарда становится удобной позицией: оно позволяет отстаивать эпатирующе нигилистическую позицию (например, сбрасывать с корабля современности одновременно и мудреных авангардистов за заумность, и попсу - за продажность и отсутствие аутентичной энергии) без особых инвестиций времени и энергии в культурное и музыкальное самообразование. Панк-DIY-культура становится местом экономии культурных усилий и демократизирующего снижения «культурного ценза», что обладает, безусловно, огромным освобождающим эффектом («каждый может делать ЭТО!»), политическое значение которого уже оценено сполна. Но, с одной стороны, за этим смазанным демократизмом скрываются неявные властные и культурные иерархии, при которых часть элиты не может не испытывать фрустраций от своего, подразумеваемого всеобщей этикой «равенства» со всеми остальными и недостатка исключительности. Порой это находит выход в квази-дадаистских культурных формах, когда люди гонятся за все более специалистским признанием, не шумным, но шумовым. Другая же часть элиты становится «популяризатором», «выразителем мнений», гласом панк-народа, представляя сообщество «вовне» в полных энтузиазма тонах, например, в научной среде, в СМИ и т.п. Третий вариант позиции, свойственный «заправилам» DIY, годами пребывающим в рамках этой сцены, – отбросить смутные юношеские чаяния и признать, что «без ЭТОГО было бы совсем худо». Продолжать делать ЭТО, потому что не делать нельзя, а не ради чего-то. Последние, кажется, как раз наименее склонны переоценивать культурно- и политически революционную роль DIY-панка и признавать его прежде всего как своего рода экзистенциальную терапию.

DIY как коллективная экзистенциальная терапия

Одновременное присутствие деятелей DIY в музыке и в «политике» (в таких формах, как гуманитарная деятельность, антифашистское действие) – при идейном отрицании профессионализации и в том, и в другом – имеет огромное терапевтическое значение для участников DIY-сообщества. Чтобы смысл терапии стал яснее, достаточно вспомнить, с одной стороны, делающих высокие культурные ставки андеграундных художников, которые не могут заработать на жизнь искусством, с другой стороны - профессиональных подпольных революционеров троцкистского типа с их идеей отречения во имя цели, осуществления которой отодвинуто в неопределенное будущее. «Политика повседневности» и «больше, чем музыка» сообща позволяют преодолеть излишек экзистенциального давления на оба эти проекта («политический» и «артистический»), снять фрустрацию по поводу вероятного неуспеха в каждом из них и совладать с ощущением социального лузерства.

DIY в этом смысле, несмотря на его часто подчеркиваемую популяризаторами позитивность, радость от объединения в сообщество, способность превратить «скучную» политику в веселый карнавал, на самом деле все-таки является историческим результатом большого разочарования как в политике (традиционной политике левых, партийной политике и т.п.), так и в модернистской идее искусства (с его нацеленностью на постоянный эстетический разрыв, потребителями которого в результате все равно остаются правящие классы, культурная элита). При всем энтузиазме, который может вызывать подобный терапевтический уход от разочарования, на мой взгляд, стоит задуматься о реальных политических последствиях такого «оповседневливания» политики в совокупности с «осубкультуриванием» искусства.

Многое позволяет предположить, что на индивидуальном, биографическом уровне приход к DIY часто знаменует разочарованность в творческих амбициях, социальное деклассирование, негативный опыт пребывания в образовательных институтах, неудачные попытки занять место в истеблишменте. Зрелые группы DIY-андеграунда постепенно оставляют позади ощущение «призвания», социально-прогрессирующей линии развития в деле, которым они занимаются. Лозунг «добиться чего-то в жизни», «стать известными» теряет свою актуальность. Скорее на первое место выходит ощущение, что «надо продолжать этим заниматься, потому что без этого плохо». Эту эволюцию, на языке среды, часто называют развитием «здорового пофигизма». Перед глазами стоит пример знакомой группы А.: от не очень успешной группы питерского клубного андеграунда (с электрическим составом, с идеей совершенства звукозаписи и выпуска диска на каком-нибудь солидном лэйбле) – к группе DIY-сообщества, получившей там немалое признание (отказавшись от электрического состава и ожидания предложений со стороны лэйблов и сделав ставку на оригинальное сценическое представление).

Таким образом, DIY-сообщество служит, в первую очередь, воспроизведению самого себя как сообщества и как референтной группы, которая способствует одновременно «социализации неуспеха» и морально-этическому благополучию его участников. Это не работа на результат и цель, а работа на процесс («здесь и сейчас»). Двойная ставка, на политику и на искусство, является хотя бы частичной страховкой от неуспеха и разочарования. Отвержение профессионализма и институционализации и в том, и в другом делает относительной, «не вполне серьезной» каждую из этих ставок и, соответственно – более относительным возможный неуспех. «Понятно, что целый мир мы не изменим. Зато наша личная деятельность является микрополитикой, и заодно мы каждодневно получаем удовольствие, нас признают в сообществе, приглашают играть в другие города и т.п.» Неуспех группы в музыкальном плане тоже относителен: «А собственно мы плевали на музыку, она для нас – акт сопротивления.»

Этика мультиактивизма

Одной из добродетелей в DIY-сообществе считается деятельность одновременно на многих фронтах (играть в группе, часто не одной, защищать права животных, ходить на демонстрации и пикеты, организовать свой лэйбл, издавать фанзин, участвовать в Food Not Bombs, в велосипедных протестных покатушках «Критической массы» и т.п.). В своей крайней форме такой мультиактивизм структурирует свободную от учебы или работы жизнь таким образом, что почти не оставляет времени на самообразование, чтение газет, формирование собственного политического мнения, посещение мероприятий, приобщающих к другим слоям культуры и т.п. Подобная структура свободного времени является еще одним фактором снижения интеллектуальной и артистической требовательности в DIY-сообществе. Это позволяет, не притормаживая, переходить к действию, потому что критикуется не столько содержание DIY-активизма, сколько отсутствие активизма как такового.

Негативное отношение к артистической, содержательной критике довольно распространено в DIY-сообществе. Ведь на критику всегда можно ответить: «Критиковать может каждый, а вот ты возьми и сделай сам».

Направления, по которым происходит такое снижение «профессиональных требований», многочисленны, вот лишь некоторые из них:

- группы (а не только импровизационные проекты) выходят на сцену после нескольких репетиций;
- музыканты участвуют одновременно во множестве проектов, все больше развивается жанр презентации себя в среде в форме своеобразного curriculum vitae (резюме), в котором должно быть как можно больше строк, своеобразных «звездочек на фюзеляже»;
- фанзины редко публикуют критические рецензии на DIY релизы - здесь действует принцип «высылайте нам свои релизы, и если они нам понравятся, то мы их отрецензируем», либо формат рецензий является сугубо описательным; рецензии в фанзинах все чаще выполняют скорее информационно-промоутерскую роль, чем функцию критического произведения, и в этом, как ни прискорбно, являются перевернутым отражением современной ситуации в коммерческой музыкальной прессе, прекрасно проанализированной, например, А. Гороховым в «Дыре, прикрытой глянцем»;
- делать критические замечания по поводу выступления групп на DIY-концертах не принято (форумы в Интернете, как особый жанр, я здесь в расчет не беру), гораздо важнее - выражение поддержки и солидарности.

В этом смысле, возможно, быть «просто музыкантом» и делать что-то одно скоро станет почти неприличным. Такие группы будут все более оттесняться на периферию сообщества, ибо гораздо важнее быть в «движухе» и успевать везде понемногу, чем запершись в студии или на репетиционной точке, оттачивать звук и исполнительское мастерство (все равно никто не заценит в концертном угаре, а на диск итак можно получить пару-тройку положительных рецензий у дружественных фанзинов). Все идет к тому, что вместе с догмой (большими нарративами, идеологиями) отпадает и необходимость в поиске различий, и «профессиональная» политическая или артистическая цензура и самоцензура, и, в каком-то смысле, рефлексия как таковая. Это не очень удивительно, если представить, что непрерывная «деятельность ради деятельности» без оглядки на результат – это тоже своеобразная терапия, нечто почти рефлекторное, как щелканье ручкой и трясение ногой, или, хуже того, как приступы трудоголизма у протестантского капиталиста, ищущего надежды на спасение. Такого рода бурная активность дает возможность самооправдания и не оставляет времени, чтобы остановиться и затосковать об отсутствующем смысле.

Эта статья, на самом деле, лишь сумбурная попытка стимулировать пока не достающие нам самокритику и дискуссии по поводу иных возможных вариантов соединения «культуры» и «политики». Пора бы уже сделать этот следующий, более зрелый шаг: после всеобщего энтузиазма по поводу «движухи» и «позитива» - понять, насколько удобна и безопасна для существующего строя наша субкультурная анти-гражданская маргинальность. Возможно ли и нужно ли неритуальное совмещение «субкультурного» самовыражения, нацеленного на микросообщество со своими специфическими кодами, и политики, понимаемой как «общее дело», как нечто универсальное, публичное, нацеленное на общество? Вот в чем вопрос, по большому счету…

Рецензия на книгу Ольга Аксютина. «Если я не могу танцевать, это не моя революция!» DIY панк/хардкор сцена в России

Эта давно ожидавшаяся книга – безусловно, первая столь подробная и хорошо иллюстрированная работа о самодеятельной DIY (do it yourself – «сделай сам») панк/хардкор сцене в России и на пост-советском пространстве. Она написана активной участницей описываемых практик и сообществ и представляет собой слегка дополненную и исправленную кандидатскую диссертацию по культурологии. Отдав во введении дань формальным признакам научности (разбор терминов, историографический обзор, методологическая база), автор искренне признается, что «участие в сцене» для нее важнее, чем ее изучение, а далее между делом оговаривается: «Я описываю, в общем, идеальную ситуацию». Эти две посылки во многом определяют содержание ее работы, теоретическую упаковку, способ подачи и отбора материала. Они же обусловливают и трудность в выборе подхода к ее оценке.

В книге нет ни слова ни о том, кому она адресована, ни какова позиция автора в научном сообществе и цели публикации этой работы. Мы очень мало узнаем и об отношениях автора с изучаемыми практиками и представленными людьми. Складывается впечатление, что автор намеренно избежала самопозиционирования и саморефлексии. Как мне кажется, это замалчивание объясняется имплицитной пропагандистской программой, заложенной в книге : 1) доказать всему окружающему миру (в том числе, академическому, в котором представлялась диссертация и написанные по той же теме статьи и выступления), что панки – это не только вульгарный стереотип нигилистских грязных и пьяных подростков, у которых «нет будущего», панки бывают еще и вот какими (политически сознательными, без вредных привычек, создающими, а не разрушающими, подающими «пример», самоорганизующимися, борющимися с фашизмом, и т.п.); 2) следуя «политике примера», описываемыми образцами позитивных панков обеспечить приток в среду молодой крови, в частности, из числа «типа панков».

Само наличие этого посыла – не обязательно недостаток, оно могло бы даже порадовать. Ведь крайне вульгаризированный стереотип панка, не чуждый и университетско-академической среде, действительно осточертел. Это качество, так же как и активная включенность автора в изучаемую среду, выгодно отличает книгу от обычной для советского и пост-советского научного поля педагогическо-милицейской литературы на тему «молодежных субкультур». Последняя, в лучших своих образцах, силится понять «проблемную молодежь» и размышляет о пробелах, допущенных в ее воспитании, которые та восполняет, объединяясь в «самодеятельные» или «неформальные объединения». А в худших проявлениях подобная литература сосредоточена на вопросах девиантности, идейной незрелости, внешних эпатирующих признаках и, в последнее время – на вопросе о том, является ли та или иная субкультура «экстремистской». (1) В создавшейся ситуации тем более пора открыть для «широкой общественности» неведомый ей континент низовых молодежных политических и артистических инициатив. Ведь многие всерьез считают, что молодежь нынче пошла исключительно циничная, думает только о деньгах и карьере, а самодеятельность осталась в ностальгическом советском прошлом. В конце концов, и самому DIY-сообществу уже давно и всерьез не хватает глобальной рефлексии на тему самого себя.

Именно поэтому это «очень своевременная книга»! И от нее ожидаешь не только массу позитива, но и ударную дозу антропологического эксклюзива. Ведь близкое включенное участие автора в сцене, и ее обещание идти от практик, осторожно вырабатывая подход, наиболее адекватный им, позволяло нам надеяться на исключительно познавательный труд о среде, которую непросто понять и изучить абсолютно внешнему исследователю. Да, ставки были высоки, ожидания серьезны, но именно это сделало книгу еще более уязвимой для критики...

Как бы там ни было, включенность автора, ее многолетнее близкое и активное знакомство с DIY панк-хардкор-сценами России (в особенности Москвы и Питера), а также ближнего (Белоруссия) и дальнего (Франция, Германия, Бельгия...) зарубежья делают книгу хорошим источником ориентиров и контактов в пост-советской DIY-среде, ссылок на русскоязычные и англоязычные сайты... После небольшого теоретического вступления читатель быстро окунается в толщу имен, названий, прозвищ, лозунгов и цитат. Его ожидает здесь масса названий существующих и уже распавшихся групп и проектов из разных городов и стран мира, политических и экологических инициатив, цитат из песен и высказываний самих участников сцен, которые автор тщательно отбирает для иллюстрации того или иного постулата самодеятельной панк-сцены (как то: «политика примера», «личное = политическое», «думай глобально, действуй локально» и т.п.), однако бережно сохраняя колорит и лексику их речи. Вслед за перечислением и иллюстрацией общих принципов «политической философии» позитивных панк-хардкор-ребят (впрочем, постоянно и даже навязчиво повторяемых на протяжении книги) начинающий и еще не обросший связями DIY-деятель с восторгом обнаружит подробный и, пожалуй, уникальный в своем роде обзор локальных сцен России, Белоруссии, Прибалтики, Украины, Казахстана. Настоящей отдушиной станут для него голоса далеких собратьев, рассказывающие о трудностях получения информации, об изоляции и нехватке мест для устройства концертов, о том, как все начиналось с маленькой кучки энтузиастов и т.п. Не менее радостно и познавательно обнаружить здесь и многочисленные репродукции флаеров и афиш, слова песен (некоторые из которых не найти в интернете), а также фотографии концертов, акций, граффити – в большинстве своем качественные, принадлежащие автору и ее многочисленным друзьям. В приложении дана подробная библиография фэнзинов (не только по панку и хардкору), научных и активистских публикаций по теме, перечень видео-материалов.

К сожалению, на этом перечисление «плюсов» придется завершить. Интуитивное движение наощупь призвано было уберечь «живой и хрупкий цветок» изучаемой культуры от «прокрустова ложа» научной методологии. Однако отказ автора от «самоэтнографии» (2), несмотря на изначальное заявление о ее необходимости, от постоянной сверки теоретических положений и постулируемых принципов с реалиями изучаемой сцены – если, конечно, не считать таковыми идиллические «примеры», подобранные по каждому случаю, - приводят ее к крайне нормативной, апологетической позиции. Трудно иначе объяснить многочисленные спекуляции, упрощения и игнорирование противоречий, попросту непростительные – как для исследователя, так и для активиста. Приведем некоторые типичные примеры.

«Что касается DIY-панк-культуры, здесь, конечно, присутствуют и моменты развлечения, но, в общем, это не является самоцелью»; «конечно, многие панк-группы и «первой волны» заключали контракты с крупными лэйблами, но это не было их самоцелью». Спрашивается: как и откуда автор судит о чужих «самоцелях» и проникает в чужие мотивации? И кто сказал, что мотивация и цель вообще должна быть одна и главная? «Многие участники DIY-культур разделяют эту точку зрения…» «По мнению многих участников DIY-панк-хардкор-культуры...»... Книга изобилует такими апелляциями к никогда не уточняемому, «видовому» множеству. Мне видится в них упорное нежелание автора считаться с многосложностью изучаемой среды и стремление выделять в ней лишь те тенденции, которые ей нравятся своей позитивностью и точным воплощением «идеи». Поэтому политкорректный постулат о многоликости и разнообразии панк-культуры, который она периодически вспоминает, не способен побороть ощущение трансформации панк- и хардкор-ребят в некий единый вид, популяцию, которую можно охарактеризовать определенной морфологией признаков и повадок: вот так панки относятся к политике, а вот что они думают о религии... многие панки – вегетарианцы и веганы, и уж все как один антимилитаристы, антисистемщики и «интуитивные анархисты» (но ни в коем случае не «левые» - поскольку те раз и навсегда себя скомпрометировали). А еще они умеют делать слэм, этический (не иначе!) шоплифтинг и дампстер-дайвинг и сами выпускают свои диски малыми тиражами. Одним словом, все идет к тому, что «участники данного движения должны обладать определенными личными характеристиками, а также иметь некоторую систему идей и представлений, альтернативную общепринятой» (с.166). В этом свете трудно воспринять всерьез дистанцирование автора от такой функции социальных наук как классификация, «наклеивание ярлыков». Ярко выраженная нормативная тенденция кстати в чем-то роднит книгу с «Философией панка» Крэйга О’Хары . Последняя, говорят, в свое время стала откровением для многих «обычных» панков, настроив их на позитив, а заодно и научив их продвинутым выражениям и основным ключевым словам, хотя иные DIY-инсайдеры и винят О’Хару в крайней тенденциозности.

Возможно, как и в случае с «Философией панка», подобная дидактическая назидательность и оптимизм книги Ольги Аксютиной несут в себе полезный воспитательный заряд для подрастающего поколения и способны рекрутировать полных сил новичков в DIY-сообщество – тех, что не имели раньше даже интуитивных представлений ни об анархизме, ни о стрэйтедже, ни о «другом» (отличном от Sex Pistols и «Гражданской обороны») панке, ни вообще о реальных возможностях «быть позитивными» и «реально действовать» в современном мире, не взирая на то, что он катится к апокалипсису.

Однако эти «полезные» качества книги не могут не раздражать тех самых критически мыслящих личностей, каковыми, по признанию самого автора, являются многие участники DIY-движения. Один из них, кстати, упомянутый в книге, сказал, что при первом же ее прочтении у него возникло ощущение «зоопарка»: все эти описываемые позитивные персонажи и их «сцены» вроде бы представлены с близкого расстояния, но от них отделяет невидимая решетка... и не возникает ощущения, что речь идет о той самой сцене, частью которой являешься и ты сам. Нет чувства живого узнавания.

Откуда же возникает этот мертвящий «эффект зоопарка»? Думается, как раз из ложно понятого принципа «наука на службу борьбы». Задумаемся: выиграет ли борьба от идиллических картинок и от этого не называющего себя проповедничества? Нужен ли борьбе зоопарк? А человек внешний – не обязательно исследователь, а может, просто интересующийся и потенциально сочувствующий - как, если не с иронической ухмылкой воспримет он(а) райские видения панк-содружества, этой совокупности радостных и креативных атомов, независимых ни от каких норм, иерархий и структур, радикально противостоящих господствующим ценностям «мэйнстрима» и живущих в некоем отдельном от всего месте, в котором они «изменяют мир здесь и сейчас»? Да и панк-хардкор-неофиты, захотят ли они в райский зоопарк: в конце концов, может, не стоит переоценивать их наивность? Ведь риторикой вечной борьбы свободной спонтанной личности против злой «системы», «корпораций», «истеблишмента», «отупляющих масс-медиа», «господствующей культуры» и т.п. многие из них уже пресытились, слушая тексты песен любимых групп.

Все эти ритуальные ключевые слова (реальное воплощение которых Аксютину, как и большинство авторов панк-хардкор-текстов, почти не интересует – ведь «итак всем все понятно») маркируют «революционную повседневность» некоего развеществленного универсума, где всем важны лишь идеи – протест, мир, дружба, жвачка, творческое самовыражение... Здесь не прочувствуешь всей важности музыкально-стилистических отличий внутри «идейно единой» протестной DIY-культуры, например, между крастерами и ой-скинхедами, между грайндкором и медленно-мелодичным панком... «Крутость» и «модность», способность «рубиться по правильным темам» и вообще вся неистребимая феноменология вкуса, предпочтений и привязанностей к вещам, объектам и звукам, в которую каждодневно погружены «сцены», оказываются полностью вынесены за скобки. В этом прекрасном мире чистой этики нет продвинутых хардкорщиков, называющих «говнарями» группы, с которыми им приходится играть в рамках одного анархо-мероприятия - за то, что те играют медленный пафосный панк à la ГрОб. Здесь не найдем красных скинов в чистых выглаженных рубашках, покидающих зал во время выступления краст-группы, потому что не хотят тереться бок о бок с вонючими укуренными крастерами... Здесь нет места слишком материалистическим спорам о том, что круче и диайвайнее – винил, CD или кассеты; нет никаких диспутов об эквивалентном и справедливом обмене и лавирования между принципом дешевых цен и желанием все-таки не обанкротиться и «отбить бабло». Тут вообще не просматривается оборота денег и процессов купли-продажи – есть только заявление об «альтернативности» экономики DIY-сцены. Важность отличительных атрибутов внешнего вида и моды на определенные стили одежды и прически упоминается лишь вскользь, а затем стыдливо замалчивается, поскольку не вписывается в проповедуемую концепцию культуры DIY, радикально оппозиционной ценностям мэйнстрима.

Каким же могло бы быть действительно стимулирующее и познавательное исследование панк-хардкор-сцен, интересное их активистам? Как правильно заметила сама автор, «необходимо оставлять пространство для знания и опыта самих участников DIY панк-культуры», говорить «не от их имени, а вместе с ними». Но в таком случае, мне кажется, книга должна была бы содержать не только общее перечисление феноменов, практик и иллюстрированных принципов декларируемой философии DIY-среды, но и живое описание и анализ механизмов совместного действия и координации в ней; различных полюсов и позиций внутри сцен; динамику споров и противоречий и способов достижения консенсуса. В таком исследовании были бы детальнее представлены логики, агенты и материальные посредники трансляции глобальной панк-культуры и ее традиционных видов протеста, сложности их адаптации к местным реалиям и их переприсваивания - чисто подражательного или более избирательного, - в пост-советском пространстве. И тогда не понадобилась бы неосознанно марксистская метафора как бы «само собой» прорастающих ростков панка, в ходе эволюции неизбежно дающих революционные всходы (в виде позитивных DIY-панков, новой стадии эволюции по сравнению с «говнопанками»), или же эпидемиологическая метафора занесенного в Россию «панк-вируса».

Если бы автор практиковала такую вот неритуальную научность, исторические генеалогии в первой главе, как бы призванные облагородить объект изучения через восхождение к античным сатурналиям, бахтинской смеховой культуре и скоморохам Средневековья, были бы излишни и отвалились бы сами собой, как ненужный барочный завиток. Освободившись от классических отсылок к Бахтину и от изживших себя американских теорий контркультуры 60-х годов, автор оказалась бы более внимательна к современной критике продвинутой стадии господства капиталистической системы, которая эволюционировала как раз благодаря контркультурным потрясениями шестидесятых. Как прекрасно показали Болтански и Чьяпелло (3), умный неоменеджмент, начиная с 1970-х, органично интегрировал «артистическую критику» капитализма и стал проповедовать «личную заинтересованность и мотивацию» сотрудников вместо их отчуждающего подчинения приказу, «персональную ответственность», «креативность» и «гибкость» вместо «дисциплины» и коллективной идентичности на основе общности условий труда. Ключевыми фигурами у неоменеджеров (отчасти бывших шестидесятников) стали «аниматоры» и «модераторы» временных «команд» и «проектов», организованные в подвижные «горизонтальные сети» (успешно распределяющие ответственность работодателя на множество инстанций), заместив слишком легко идентифицируемых, а потому уязвимых для критики боссов больших организаций. Что же мы обнаруживаем в книге Аксютиной? Утилизацию все той же американской критики культурной гегемонии Системы, господства и подавления, направленной против индустриального капитализма 50-х, и апологию все того же либерально-индивидуалистического контркультурного сопротивления... Современный анализ неформальных иерархий внутри низового сетевого активизма со стороны вроде бы близкого автору радикального феминизма также остается за бортом, поскольку не вписывается в избранный ею апологетический подход. (4)

На мой взгляд, настоящее исследование DIY-среды, научное в лучшем смысле этого слова, идущее от антропологии практик, а не от чистой этики и идеологии, было бы познавательно как для активистского, так и для академического сообщества. В этом, безусловно, идеальном случае, двойная позиция автора-активиста – то есть его реальная, а не формальная причастность науке, - была бы только в плюс его исследованию. С одной стороны, оно заинтересовало бы практикующих исследователей «молодежных культур», социологов и культурных антропологов, изучающих специфические социальные среды и (полу)закрытые группы. С другой стороны, - и это главное, - оно было бы интересно для самих участников сцен, давая всем и каждому более глобальный, критический, даже нелестный взгляд на собственную среду. В идеале, такое исследование должно производить эффект познавательного остранения: анализировать и высвечивать с новой стороны вроде бы знакомую повседневность практик, например, через выявление различий и напряжений внутри кажущегося единства, через неожиданные параллели и аналогии с другими средами, через географические контрасты. Называть скрытые противоречия и договаривать то, что часто замалчивается или говорится только в приватных беседах посвященных. Делать сообщество более прозрачным для самого себя, избавляя его от «тирании (декларируемой) бесструктурности» и вырывая у неформальных лидеров монополию на стратегическое знание сетей и механизмов общего действия. Показывать сообществу возможности внешних солидарностей и выхода из субкультурного гетто. Думается, такое структурирование и демократизация (самопо)знания DIY-среды больше способны революционизировать ее повседневность, чем ритуальное единение автономного коммьюнити вокруг серии правильных лозунгов и искусственное культивирование его кардинальных отличий от остального мира. И тогда идеал «науки на службе борьбы», лелеемый автором, как и многими исследователями активистских сред, найдет реальное воплощение.

P.S. : В порядке «самоэтнографии» отмечу, что моя рецензия, безусловно, тенденциозна. Это не нейтральный взгляд внешнего наблюдателя (если таковой вообще возможен), а выражение моего собственного взгляда на активизм и его исследование. Сама я давно включена в описываемую здесь DIY-среду и занимаюсь ее социологическим исследованием. Активистом в полной мере себя не считаю, но время от времени вношу некоторый вклад, используя свои интеллектуальные навыки. Часть собеседников Ольги Аксютиной были и моими собеседниками, часть описываемых событий происходили на моих глазах. Эта рецензия превратилась в статью, выражающую мое исследовательское кредо, ее следует рассматривать не как личный наезд, а как жесткую критику определенной позиции, критику такого сочетания исследования с активизмом, которое представлено в этой книге.


Книгу Ольги Аксютиной «Если я не могу танцевать, это не моя революция! DIY панк/хардкор сцена в России» можно приобрести в дистро OSK или ШSS, или интернет-магазине Musicbook.ru .